Борис Потёмкин

Советский композитор песенник.


    Потёмкин Борис Леонидович

    08.02.1933 - 30.04.1978
    Жена Бориса Потёмкина Надежда Борисовна и дочь Анна живут в США.

    Песни

    "Наш сосед"  (муз. и сл. Б. Потёмкина)  1968

    "Я буду лепить свою мечту"  (Б.Потёмкин - Л. Румарчук)  1970

    "Наташка"  (Б. Потёмкин – А. Аускерн)  1973

    "Песенка  ни о чём"  (Б. Потёмкин - В. Гин)  1974

    "Рождение песни" (Б. Потёмкин - А. Ахматова) 1978

    "Без соседа"   (Б. Потёмкин)  1968
    "Неутверждённые  генералы"  (Б. Потёмкин) 1976

    Эдита Пьеха

    Борис Потёмкин был инженером одного из ленинградских заводов, он не был профессионалом, он руководил самодеятельностью, как и многие тогда, был любителем. Его даже не приняли в Ленинградский Союз Композиторов, когда "Наш сосед" звучал по радио чуть ли не ежедневно.

    "Наш сосед" был написан не для меня, первым ее исполнителем был Михаил Соломонович Бутман, друг Потемкина и отец знаменитого сейчас российского саксофониста Игоря Бутмана. Когда Борис Потёмкин показал мне эту песню, я сказала:"О, я знаю, про что она! Это песня моя". Я слышала "Соседа" в нескольких вариантах, но всё это не то. Так, как я его чувствую, не чувствует никто. Ведь сама жила в коммунальных квартирах! Пою то, что чувствую!

    Мы встретились после выступления ансамбля на одном из заводов. Когда Борис  нам эту песню показал, Сан Саныч сказал: "Все! Берем!" он сразу понял, что это она будет популярной. Потёмкин даже не поверил!

    А у меня эта песня сразу получилась! И где бы я ее ни пела, она сразу становилась своей: Польша, Германия. Её на самом деле полюбила публика, но не идеологи. Именно после исполнения этой песни меня назвали "кабацкой певичкой".
    В 1970 году на фестивале в Варадеро, на Кубе, во время припева 15-тысячный амфитеатр танцевал и долго не отпускал - песню подхватила и Куба, а я получила там титул "Signora Canzone"- "Госпожа песня". И только после успеха на Кубе песню "Наш сосед" признали в нашей стране...

    Когда на фирме «Мелодия» вышел миньон с песней «Наш сосед», авторство Бориса Потёмкина было зарегистрировано.

    Проходит год или два, и вдруг звонок:"Можно вам нанести визит перед Новым годом? Только я не один!" . Борис и на самом деле был не один, он подарил нам огромный рулон паласа, который долго украшал нашу, тогда не очень уютную комнату. А потом еще подарил колечко с маленьким бриллиантиком. Радовался, как ребенок, что его песню так полюбили!

    А я "Соседа" люблю и пою до сих пор! Многие молодые исполнители, теперь уже и зарубежные, берут её в свой репертуар. У Анжелики Варум "Наш сосед" получился уж очень интеллигентным, я же в юности была хулиганка и песня эта у меня была озорной. И сейчас еле сдерживаю себя, чтобы не свиснуть во время ее исполнения!

    Анна Потёмкина

    О МОЁМ ПАПЕ

    Если бы мне надо было охарактеризовать папу в одной короткой фразе, я бы, наверное, сказала: «Влюблённый в жизнь, разносторонне одарённый, остроумный, доверчивый мальчишка-разгильдяй». Но сегодня я не ограничена ни временем, ни пространством, ни цензурой. Так что начнём по порядку.

    ДЕТСТВО

    Папа родился 8 февраля 1933 года в довольно обеспеченной, но умеренно образованной еврейской семье. Еврейского там была, в основном, запись в паспорте. Дедушка немного знал иврит и главные праздники. Раз в год, весной, он покупал в синагоге мацу, и мы всей семьёй отмечали пасху. Бабушку я знала плохо, она умерла, когда мне было 3 года, а ей  всего 54. У неё был обыкновенный аппендицит, но в больнице поставили диагноз инфаркт и прозевали перитонит. Первая, но, увы, не последняя преждевременная смерть в нашей семье, вызванная исключительно медицинской халатностью. Бабушка играла на рояле и была инициатором того, что детей с ранних лет пытались учить музыке, а позже всем дали высшее образование.

    Папа был средним из трёх сыновей. Старший брат, родившийся на 2 года раньше,  был самый любимый у родителей и считался наиболее положительным. Младший родился через 5 лет после папы и был более-менее правильный. Все трое вносили свою лепту в то, чтобы родителям жизнь не казалась раем: дрались, хулиганили, воровали у бабушки конфеты, приготовленные к празднику. Но папа был, безусловно, самый изобретательный по части проказ.

    Его выгоняли из нескольких школ. Не за недостаток способностей, а за плохое поведение. Папа смеялся, что из всех школьных предметов он лучше всего знал ботанику. В пятом классе он побрил кактус в кабинете биологии, после этого все контрольные и экзамены у этой учительницы он сдавал по два раза. Когда много лет спустя он пришёл на вечер встречи выпускников, она узнала его и приветствовала фразой: «А Вас, Потёмкин, мы не приглашали».

    Папино музыкальное образование тоже не увенчалось успехом. Хотя начало было многообещающим. В 30-х годах Исаак Осипович Дунаевский организовал в Ленинграде детский оркестр. Бабушка привела туда папу, когда ему было 4 года. Самому маленькому музыканту доверили что-то типа бубна. По семейным преданиям, в конце одного из концертов Исаак Осипович поднял папу на руки и обратился к публике: «Я хочу, чтобы вы поприветствовали будущего великого музыканта». Увы, Дунаевский ошибся, папа не стал музыкантом. Опять же,  не по причине слабых способностей, а по причине плохого поведения. Его выгнали из трёх музыкальных школ за самодельные пистоны, подложенные на стул преподавателю, за разбитые окна и прочие милые шалости. В результате, папа был талантливым самоучкой. Он довольно прилично играл на рояле, но уроков сольфеджио в его жизни не было, и писать партитуры он никогда не умел.

    ЮНОСТЬ

    Закончив кое-как школу, папа успешно сдал экзамены и поступил в Ленинградский Инженерно-Строительный Институт (ЛИСИ) на сантехнический факультет. Трудно представить себе человека более далёкого от инженерии вообще и сантехники в частности, чем мой папа. Но какое-то высшее образование надо же было получать. В ЛИСИ в тот год была выше разнарядка на евреев (для тех, кто не знает, - разрешённый процент на приём евреев в институты каждый год варьировался: один год брал Бонч, другой год - Политех, и так по очереди) – значит, будет «инженер по унитазам». Уже в институте папа начал активно заниматься художественной самодеятельностью. Там же в ЛИСИ он познакомился с будущим знаменитым бардом Женей Клячкиным, они общались до папиной смерти. Тогда же появился в папиной жизни Миша Бутман (отец ныне знаменитого джазиста Игоря Бутмана), первый исполнитель его песен и близкий друг на всю жизнь.  Ещё в детстве папа начал писать стихи, а в студенческие годы появились первые песни. Но появились они только для друзей-приятелей, которых у него было множество. Обаятельный, остроумный, лёгкий в общении папа притягивал к себе людей. Некоторые сохранились на всю жизнь, некоторые потерялись. Я иногда случайно сталкивалась с людьми, знавшими папу в те годы (некоторые оказывались родителями моих друзей), и неизменно слышала: «От Борьки всегда исходило такое жизнелюбие! Поток энергии! С ним было весело».

    Помимо художественной самодеятельности папа в студенческие годы активно занимался спортом. Полнота, наметившаяся ещё в молодости, не мешала ему хорошо играть в настольный теннис, кое-как играть в футбол, ходить в турпоходы. Шахматы были любовью его жизни, и играл он довольно сильно, на уровне кандидата в мастера. Другой любимой игрой был, не пользующийся официальным признанием, преферанс.

    Кажется, папа был в институте ещё какого-то уровня комсомольским вожаком. Подробностей я не знаю, но теоретически это возможно. В юности он относился к советской власти очень лояльно. Его старший брат смеялся: «Борька у нас красненький. Он плакал, когда Сталин умер». Карьера на общественном поприще закончилась бесславно. В первые годы работы, где-то в конце 50-х папа был в составе молодёжной организации в Финляндии, продал бутылку водки и купил на вырученные деньги очень понравившийся ему финский ножичек. На него, естествено, настучали, и дело закончилось исключением из комсомола. Главным последствием этого события стало то, что до конца жизни на него был наклеен ярлык «невыездной».

    МАМА

    Зимой 1954 года, студентом последнего курса ЛИСИ, папа приехал с приятелем в Киев на каникулы или на практику. В один прекрасный день они пошли вечером в кино и папино внимание привлекла очень красивая девушка, сидевшая с подругой неподалёку. Стройная, выразительные тёмные глаза, матовая кожа, чёрные вьющиеся крупной волной волосы, абсолютно ровные жемчужно белые зубы. Голливуд!

    После фильма папа с приятелем, как сейчас говорят, «подклеились» к девушкам и назначили им свидание на следующий день. У красотки не было недостатка в кавалерах и заезжий гастролёр не произвёл сильного впечатления. Подружки решили на свидание не идти, но им было любопытно, придут ли юноши. Они заняли наблюдательный пост за углом от назначенного места и стали... болтать. В свою очередь, молодые люди подождали какое-то время, поняли что свидание не состоится и решили уходить. За разговорами о своём, о девичьем, подруги не заметили, что отвергнутые кавалеры идут прямо на них. Все четверо столкнулись нос к носу!

    Потом было ещё несколько встреч, и вскоре папе надо было уезжать домой в Ленинград. Началась переписка. Когда дедушка первый раз увидел фамилию «Потёмкин» на конверте он вздохнул: «Вот только князьёв у нас еще не было». Мама с первого же письма вполне оценила папино мастерство в эпистолярном жанре. Она была образованная девушка, закончившая специализированную французскую школу, студентка Французского факультета Киевского Института Иностранных Языков. Её отец был художник-карикатурист, включённый посмертно в украинскую энциклопедию. Моя бабушка официально никогда нигде не училась, но её образованию, полученному на дому, могли бы позавидовать некоторые выпускники университетов. Всё это я пишу к тому, что за очень красивым фасадом было  ещё соответствующее воспитание. Мама была из тех, кто мог оценить и хороший язык, и чувство юмора.  Позже папа признавался, что мама была гораздо начитаннее, чем он. В процессе своей короткой жизни он наверстал.

    ЖИЗНЬ ДО «СОСЕДА»

    Роман по переписке продолжался полгода. Они встретились ещё один раз, когда мама приезжала в Ленинград на несколько дней, а летом 1955 года папа появился в Киеве с благородными намерениями – жениться. И была свадьба, скромная, в домашнем кругу. Но оба - и жених, и невеста выглядят на фотографиях очень счастливыми.

    Забегая вперёд, чтобы больше к этой теме не возвращаться, сразу скажу, что это не была сказочная жизнь. Мои родители были очень разные люди, в их жизни были и счастливые и сложные  периоды. Почему они оставались вместе до самой папиной смерти? Я не объективный судья, но мне кажется, что, несмотря ни на что, они любили друг друга. Папины стихи, адресованные маме на протяжении жизни, тому подтверждение.

    А летом 1955 года жизнь была прекрасна! Мама переехала в Ленинград, и молодые супруги поселились в большой квартире папиных родителей, где ещё по-прежнему жили его братья. Когда через год родилась я, дедушка понял, что этот Ноев Ковчег надо расселять, и осенью 1956 года мы переехали в собственную комнату площадью 19 квадратных метров в коммунальной квартире на две семьи. Из удобств в квартире были: окна во двор-колодец, газ, водопровод и туалет. Ни горячей воды, ни ванной не было. Раз в неделю мылись в бане, остальные дни – холодная вода из крана на кухне очень укрепляет здоровье. По сравнению с отсутствием горячей воды отсутствие телефона даже не считалось неудобством. А когда через несколько лет провели паровое отопление и снесли печку, жизнь заиграла новыми красками!

    Но это была наша комната, только для нас троих. По сравнению с другими семьями, жившими в одной комнате по несколько поколений и отгораживавшимися друг от друга занавесками, у нас были роскошные условия. По сей день помню адрес: Бородинская 1, квартира 63. Напротив, через Фонтанку, находился БДТ, куда родители бегали на все спектакли, оставляя меня, послушную девочку, дома одну.

     Сколько смеха, песен, анекдотов слышали стены этой комнаты. Многочисленные друзья и приятели моих родителей собирались у нас очень часто. Папа играл на пианино, пел свои песни. Гости подпевали и подтанцовывали. Это не были творческие люди, в основном техническая интеллигенция. Но папа так заводил их своим азартом, что даже самые далёкие от сочинительства люди начинали слагать каламбуры. Громче и веселее всех всегда был неугомонный Миша Бутман.

    Работал папа в те годы попеременно то в Ленпроекте, то в Ленжилпроекте. Был ещё какой-то проектный институт, но я не помню его название. Уж не знаю на какие должности его оформляли, но не думаю, что он когда-нибудь видел кульман вблизи. Он всегда был культмассовым работником: организовывал концерты и спортивные соревнования, в которых сам неизменно участвовал; писал и ставил сатирические «капустники» к праздникам. Мама вспоминает, что в день, когда должен был исполняться новый «капустник», в 6 часов вечера распахивались двери офисов, и народ мчался по коридору занимать места в актовом зале. Шум и скорость толпы были сравнимы с тем, как в школе дети выбегают из класса на перемену. Эти маленькие спектакли всегда были большим событием. Так же огромным успехом пользовались спектакли-капустники, которые периодически показывали в Доме Архитекторов. Папа был и сценаристом, и режиссёром, и одним из актёров. Остальная труппа исполнителей сколачивалась силами молодых инженеров.

    В эти же годы было написано много стихов. Папа изначально был поэтом, а потом уже композитором. Я не поставлю его творчество на один уровень с  Мандельштамом или Вознесенским. Тем не менее, его стихи принципиально лучше того мусора, который заполнял журналы и книжные магазины того времени. Никогда не слышала, чтобы он пытался их опубликовать. У меня хранятся 4 тонкие книжки папиных стихов, напечатаных на машинке и кустарно переплетённых. Он это назвал «Самсебяиздат».

    Мы были бедны, как церковные мыши. Мама сама шила всё, что на нас было одето: от трусов до пальто. При этом родители не пропускали ни одной интересной театральной премьеры, мы регулярно ходили в кино, даже иногда покупали книги. Экономили на всём, а потом могли в воскресенье уйти в загул: завтрак в кафе «Ленинград» на Невском (гречневая каша с сосисками), кино, обед в ресторане «Кавказский» возле Казанского собора. Очень нелогично и непоследовательно, но мы так жили.

    ПАПА - КОМПОЗИТОР!

    На дворе был конец 1965 года.  В один, ничем не отличающийся от остальных, зимний вечер папа спел нам с мамой новую песню про соседа, который постоянно играет на кларнете и трубе. Песня нам очень понравилась. Потом она очень понравилась папиным обычным слушателям: друзьям и сотрудникам Ленпроекта или Ленжилпреокта,  в зависимости от того, где он тогда работал. Следующие полтора года песню с большим энтузиазмом исполняли у нас дома.

    В июле 1967 года мы с мамой впервые за все годы отправились отдыхать на Кавказ. Папа поехать с нами не мог, но регулярно писал письма. В конце одного из писем, после подробного перечисления, какие туфли окончательно порвались, сколько осталось целых носков и рубашек с пуговицами, была приписка: «Кстати, пару дней назад набрался наглости и пошёл к Броневицкому. Он взял две песни. Сомневаюсь, что Пьеха будет их петь, но спасибо, что не выгнал». Я помню эту фразу, как будто я прочитала её вчера.

    В августе, после Чёрного моря, мы с мамой приехали в Киев навестить бабушку с дедушкой. Вскоре туда же приехал мамин двоюродный брат с семьёй. Они до этого отдыхали в Сочи. Вечер в квартире маминых родителей: большой ужин, разговоры, шум. И вдруг мамин брат сообщает абсолютно буднично, как будто папина фамилия Соловьёв-Седой: «Кстати, в Сочи выступала Пьеха и пела Борькину песню. Классная песня, имела огромный успех». Я не берусь описать, что началось за столом. Единственное слово, которое приходит на ум - это «эйфория».

    Когда мы вернулись домой, папа описал свою встречу с Пьехой и Броневицким подробнее. Узнав,  что Пьеха выступает в Ленинграде, папа подъехал до или после концерта, не помню точно. Броневицкого уже ждал какой-то человек с большой папкой клавиров. Он спел несколько песен. Было видно, что Броневицкому это не интересно, что он устал, и процесс его раздражает. Папа уже хотел уйти, понимая, что в таком состоянии Александр Александрович вряд ли отнесётся благосклонно к творчеству самоучки. В конце концов Броневицкий взял у настойчивого композитора одну песню, скорее всего, чтобы закончить аудиенцию. Потом он увидел папу и приветствовал его радушным: «Ну что там у вас?» - «Песни» - ответил, готовый провалиться сквозь землю, папа. «Я понимаю, что песни. Покажите клавиры». «У меня нет клавиров, но я могу спеть». Броневицкий указал папе на рояль, и куда-то отошёл. Видимо недалеко, потому что на первом же куплете «Соседа» он вернулся и стал слушать. Когда папа закончил, он сказал: «Пойте ещё». Папа спел ещё несколько песен, после чего Броневицкий позвал Пьеху и попросил папу спеть первую и третью песни ещё раз. Папа так волновался, что не слышал ни как он поёт, ни что сказала Пьеха. Из стопора его вывел голос Броневицкого: «Я беру эти две песни, но они мне нужны срочно. Садитесь и пишите клавир». Это был полный провал - папа не умел писать ноты (вот они, разбитые окна музыкальных школ). К счастью, к этому моменту Александр Александрович проникся к новоиспечённому композитору некоторым сочувствием. Он потребовал, чтобы немедленно раздобыли где-нибудь магнитофон. Пока искали магнитофон, он взял клавир предыдущего автора и со словами: «Вот на этом творчестве и запишем» стал сам писать мелодию. Ему не хватило свободного места на листе, он оторвал клочок нотной бумаги откуда-то и дописал на нём. На этом отдельном клочке был записан второй вариант припева. Дело в том, что изначально припевов у песни было два. Или клочок нотной бумаги потерялся, или второй вариант припева Броневицкому не понравился – мы уже никогда не узнаем.  

    В результате спешки и суеты произошёл ещё один конфуз. У папы в тексте было: «Как теперь не веселиться, как грустить от разных бед». Пьеха спела эту строчку чуть-чуть иначе: «Как теперь не веселиться, не грустить от разных бед». Папа постеснялся указать на то, что замена «как» на «не» меняет смысл. Судя по всему, никто этого не заметил.

    Когда, наконец, принесли магнитофон, папа записал вторую песню, лирическую, в отличие от «Соседа». Пьеха её так никогда и не спела. Я не помню, что это была за песня, и не знаю, почему Броневицкий изменил своё решение. В последующем их общении папа никогда об этом не спрашивал.

    Следующие два года «Сосед» звучал постоянно всюду: по радио, по телевизору, в ресторанах. Разве что не из чайника. Когда летом распахнулись окна в наш двор-колодец, мы вынуждены были закрыть своё окно, даже рискуя задохнуться. В каждой квартире крутили синюю гибкую пластинку «Пап, пап…». Наша соседка по коммуналке начала с ненавистью поглядывать на папу, и её трудно было винить.

    Иностранные гастролёры со всех концов планеты привозили «Катюшу» и «Наш сосед». Дважды песня была признана самой популярной в мире и вышла золотым  диском во Франции. Папа не получил ни копейки за зарубежные успехи. Ему разъяснили, что СССР не подписал какую-то международную конвенцию, и гонорар он может получить только при выезде за границу. А он был «невыездной» ещё со времён исключения из комсомола. Его не выпустили даже по приглашению Габровского радио.

    Но всё равно мы были очень горды и счастливы!

    ПОСЛЕ СОСЕДА

    Вскоре после выхода «Соседа» Нина Бродская спела «Выходной» - следующий большой успех. Не такой, как «Сосед», но тоже шлягер. Алахвердов из ансамбля «Дружба» пел «Рыжего парня», Пьеха пела «Наташку». Несколько папиных песен пел Вадим Мулерман, Лариса Мондрус и Алла Йошпе тоже были в числе исполнителей папиных песен.

    Родители купили кооперативную трёхкомнатную квартиру «у чёрта на рогах», куда и транспорт ещё не ходил, но со всеми удобствами. Мыться в ванной с горячей водой теперь можно было каждый день. Вот оно – богатство!

    Дом был по-прежнему очень открытый, гости приходили часто и их число возрасло. Папин день рождения обычно отмечался в три приёма по 20-25 человек,  больше было не посадить за стол. По-прежнему было много друзей из прошлой жизни, но появились и новые люди, с которыми папа теперь сталкивался в творческих кругах. Ещё несколько лет сохранялась весёлая атмосфера: музыка, танцы, песни, анекдоты.

    Некоторые события 70-х годов у меня могут путаться хронологически. Я хорошо помню, что происходило, но не очень уверена, в какой последовательности. В начале семидесятых годов папа ещё продолжал работать в проектном институте, но уже начал выступать с концертами как автор-исполнитель на эстраде. Встал вопрос о вступлении в Союз Композиторов. Надо сказать, что большинство членов этой организации папу не просто не любили, у них была аллергия на его имя. Для них он был недоучка-самозванец, выскочивший со своей дешёвкой «пап-пап». Из грязи да в князи. Не знаю, помнит ли Эдита Станиславовна, но на одном из прослушиваний её программы (кажется, это называлось литовка), когда она начала объявлять: «Песня композитора Бориса Потёмкина», её прервал член комиссии: «У нас в стране нет композитора Бориса Потёмкина, есть инженер Борис Потёмкин». Папе об этом рассказал Броневицкий, извиняясь за то, что они не смогут объявлять в программе имя автора песни.  Поэтому, когда папе предложили выступать какое-то время с афишей от Союза Композиторов, чтобы особо непримиримые поборники чистоты расы к нему попривыкли, он воспринял это как хороший знак.

    А потом произошло совсем другое, очень неприятное событие: в каком-то из концертов в проектном институте, где папа работал и был ответственным за программу, Женя Клячкин, не согласовав с папой, спел свою новую песню «Я прощаюсь со страной». Руководство института сочло песню политически не корректной, и папу уволили с работы. Для него это был удар по самолюбию, и он очень переживал. Даже какое-то время не общался с Клячкиным, хотя песня ему понравилась.

    У этой истории был один положительный поворот - у папы освободилось время для авторских концертов. А концерты эти были необходимы для проветривания афиши Союза Композиторов с целью вступления в него в каком-то обозримом будущем. Когда папу приняли в Ленинградскую областную филармонию, он стал много ездить на гастроли. Не могу сказать, что ему очень нравилось колесить по Богом забытым городам и сёлам, жить в грязных гостиницах, выступать перед не очень трезвыми передовиками производства. Иногда поездки были более приятные, но зачастую он грустил по аудитории проектных институтов Ленинграда.

    Он меньше писал, реже бывал дома. Но в конечном итоге, в 1973 году его упорство было вознаграждено. Ему сообщили, что вопрос о принятии в Союз Композиторов практически решён. Были подготовлены соответствующие бумаги. Оставалось получить одну последнюю подпись, но этому не суждено было произойти.

    В мае 1973 года папин старший брат уехал в Америку.  Папу уволили из Областной филармонии, его младшего брата, музыканта, уволили из Ленконцерта. Когда папа пришёл получать заветную последнюю подпись, открывавшую ему дверь в Союз Композиторов, сидевший за большим столом чиновник, не здороваясь, задал один вопрос: «Говорят, у вас недавно брат убыл на постоянное место жительства в государство Израиль. Это правда?». Папа не стал уточнять детали: «Правда. А какое это имеет отношение к делу?»  Ответ был прост: «Самое непосредственное. До свидания».

    Без работы, не член Союза – он автоматически становился тунеядцем, что было уголовно наказуемо.

    Спасение пришло с неожиданной стороны. Оказалось, что добрые самаритяне из Союза Драматургов дают приют творческим погорельцам типа папы, выброшенным отовсюду по разным причинам. Позже он каким-то образом стал директором театра Народного Творчества на Рубинштейна. Организовывал там различные мероприятия: спектакли студенческих театров, концерты и конкурсы самодеятельных ансамблей и исполнителей. Некоторые из них были очень интересные. Театр Народного Творчества так же предоставил крышу созданному папой Клубу Самодеятельной Песни. Я не имею в виду клуб «Восток», объединявший бардов, подобно Московскому КСП. В Ленинградском КСП принимали участие эстрадные авторы и исполнители, которых не выпускали на другие сцены. После папиной смерти председателем клуба стал его друг, незаслуженно забытый самодеятельный композитор Анатолий Милославский.

    Параллельно с этой работой папа продолжал выступать как автор-исполнитель на небольших сценах в разных городах . Писал песни, которые уже, практически, некому было петь. Ещё в 1971 году по решению председателя Государственного комитета Совета Министров СССР по телевидению и радиовещанию С.Г.Лапина были полностью отстранены от эфира Вадим Мулерман, Нина Бродская и Лариса Мондрус. Папины песни ещё были какое-то время в репертуаре Пьехи, но больше желающих иметь дело с отвергнутым Союзом Композиторов, опальным, не выездным автором, не было.

    Абсурдность ситуации заключалась в том, что, не имея никаких иллюзий относительно социализма и советской власти, папа никогда не был диссидентом и никогда против этой власти не выступал, во всяком случае, публично. При этом наш телефон прослушивался почти полтора года. Влиятельный «товарищ» из КГБ передал информацию через папиного очень близкого друга, имевшего обширные связи. Спасибо «товарищу». Заходя в квартиру мы громко говорили: «Да здравствует Советская Власть!» Интересно, что они хотели услышать? Те, кто вёл папино дело, принесли бы больше пользы стране на сборе картошки в совхозе «Ручьи».

    Ещё в 1973 году, когда уехал брат и Союз Композитров показал папе на дверь, я очень уговаривала родителей последовать за дядей. Папа отказался наотрез. Он понимал, что он ровно никакой инженер, и был абсолютно прав. Он также считал, что его творческая деятельность и организаторские способности никому в Америке не нужны. Вот в этом он был не прав. Но это я знаю теперь, а тогда у меня не было аргументов. А жаль. Он мог бы быть сегодня ещё жив, и ему могло бы скоро исполниться 80 лет.

    С 1975 года я жила в Москве и не очень часто бывала дома. Папа периодически приезжал в Москву по разным делам и просто повидаться. Дела шли не блестяще, но он бодрился и старался не унывать. Последний его приезд был в начале апреля 1978 года. В этот раз ему удалось познакомиться с Пугачёвой. Он был очень воодушевлён и обнадёжен. Алла Борисовна прослушала несколько песен и одна из них её заинтересовала. Требовались доработки и в стихах и в музыке, но сам факт – это был прорыв, свет в конце тоннеля. Они договорились, что папа приедет в Москву недели через три и покажет ей переработанную версию песни. Судьба опять распорядилась по своему - он не приехал в Москву через три недели. Он больше никогда в Москву не приехал.

    ПАПА УМЕР

    За два года до этого у папы диагностировали диабет, обычный возрастной , с которым люди живут десятки лет. При очередном рутинном анализе крови ему внесли гепатит. Разовых игл не было, а не разовые надо было тщательно кипятить. Иногда кипятили, иногда нет – русская рулетка.

    28 апреля 1978 года я планировала вечером выехать в Ленинград, провести майские праздники с родителями, повидаться с друзьями. Мама позвонила мне утром на работу и сообщила, что у папы желтуха и его забирают в больницу. Она не хотела, чтобы я приезжала в инфекционную квартиру, но на следующий день утром я была дома. Не потому, что волновалась за папино здоровье, просто не хотела менять планы. Мы в тот момент ещё не знали, что болезнь развивалась уже месяц, что за неделю до этого он потерял сознание во время концерта, что в Боткинскую больницу его привезли уже практически без печени.

    Мама потом рассказывала, что пока они ждали неотложку, папа срочно звонил и переносил назначенные встречи и выступления. Переносил в основном на две–три недели, - он не планировал болеть дольше. Уже в больнице он попросил маму взять в прокате и привезти ему в палату маленький телевизор, он не мог пропустить какой-то очень важный чемпионат по какому-то очень важному виду спорта типа футбола.

    Утром 29 апреля мы с мамой поехали в больницу. В палате был ещё один больной с тем же диагнозом. Я наклонилась к папе и тихо прошептала: «Мужик на соседней кровати гораздо желтее тебя». Ответ я не забуду никогда: «Наверное. Но только он отсюда выйдет, а я нет». Почему он так сказал? Не может быть, чтобы он что-то предчувствовал. В его поведении не было никакой нервозности, никакой тревоги. И мы с мамой были абсолютно спокойны. Даже когда врач сказал, чтобы я отложила возвращение в Москву на несколько дней, мы не придали этому значения.

    Наступило 30 апреля, третий день официальной болезни. Мама уехала в больницу рано утром. Мне было дано указание - сложить весь хрусталь, какой есть в доме, и привезти на подарки врачам. Я не поняла зачем, но спорить не стала. Когда я прибыла в Боткинскую со всем скарбом, оказалось, что папа ещё ночью потерял сознание и больше в себя не приходил. Врачи сказали нам, что нужно срочное переливание крови и велели обзванивать всех родных и знакомых, чтобы они приезжали проверять группу крови. Позже папин близкий приятель – доктор рассказал нам, что нас просто отвлекали. Какой же ужас обуял работников больницы, когда приехало около ста пятидесяти человек сдавать кровь.

    В районе 5 часов вечера папы не стало. Комбинация диабета с гепатитом, тот факт, что у него уже была желтуха в детстве, или ещё какие-то факторы – нам с мамой потом пытались что-то объяснять. Как будто это имело для нас какое-то значение.

    Ему было 45 лет.

     

    БЕЗ  ПАПЫ

    Последующие события, включая похороны, я помню сквозь туман. Нам с мамой кололи что-то успокаивающее и мы были, как зомби. Жизнь такая, какой мы её знали, кончилась навсегда.

    Помню, что похоронный автобус, в котором ехала семья, сопровождала очень длинная колонна машин с зажжёнными фарами.

    В какой-то момент Клячкин пел известную бардовскую песню:

    Друзья уходят как-то невзначай,

    Друзья уходят в прошлое, как в замять.

    А мы смеёмся с новыми друзьями,

    О старых вспоминая по ночам.

    Помню ещё одну сцену, но думаю, что это было не после похорон, а через какое-то время. В квартире очень много народу. Я на кухне слышу, что из гостинной несутся взрывы хохота. Захожу в комнату, а там с разных сторон: «А помнишь, когда мы были с Борькой...!», «А помнишь, что он отмочил в...!», «А помнишь на дне рождения у...!».  Люди вспоминали папины шутки, хохмы, проделки. И они хохотали. Может показаться дикостью, но думаю, что если бы можно было у него спросить, он бы не возражал.

    Папа не был у меня на свадьбе. Моя дочка знает о дедушке только по рассказам и фотографиям. Я никогда до конца не пережила его смерть, мне папы недодали.  Я скучаю по нему всю жизнь.

    В 1989 году я с семьёй навсегда уехала из России. Мама последовала за нами через год. Мы живём в Америке.
                                                                                                                                                                                                              США, ноябрь 2012 г.

    Спасибо Анне Борисовне Потёмкиной за предоставленный материал.


    Внимание! При цитировании активная ссылка обязательна!